Цывилизация

«Язык дарован нам Богом. Язык есть способом, инструментом коммуникации с Богом. Бог не услышит нас если не сможет понять языка на котором мы говорим», - в этом уверены все те, чьи души не чисты. Кто языком своим пытается исказить смысл того, что содержат мысли его. В этом уверены все те, кто сомневается и не уверен в вере своей, кто более всего боится ошибиться и ищет Бога в деталях, хотя там, как всем нам давно известно, прячется уж точно не он.

Историю раскола московской церкви нам всегда преподносили и преподносят как некоторую реформу, при которой часть верующих Московии приняли внедряемые новшества и инновации, в то время как другая часть их отвергла.

На самом деле все было очень даже не так, если не сказать вовсе не так.

Никакого раскола не было. Было закамуфлированное под реформу поглощение Москвой киевской церкви Руси Украины. Забытая Богом мракобесная и отсталая Москва под видом реформы просто перевела своих верующих на куда более прогрессивные и модерновые каноны руськой - украинской церкви, которая не теряла своей связи с просвещенным Западом, и не ограждалась от него стеной неверия и вражды. Москва сделала все для того, чтобы верующие Руси увидели в них единоверцев.

К чему привели такие «реформы»? Автокефальная Руськая церковь Киева перестала существовать, верующие бывшие руськими стали православными, топоним Русь постепенно начал заменятся на Малороссию, Украину, Западную Русь.

Да, разумеется, мы сейчас можем без особого труда найти достаточно литературы о столкновении «великороссийской» и югозападнорусской христианской традиции. Но, опять же, никакого такого столкновения не было.

Московская, или как ее еще называют старообрядная церковь, открестившись от всего христианского мира, более чем 150 лет существовала сама по себе, продолжая гнить в болоте собственного невежества и бескультурья.

Москва отвергала любые веяния Запада, в том числе и исходящие из Руси Украины. О чем тут вообще можно говорить, что все украинские книги банально жгли.

Так, к примеру, в первой половине XVII века, в 1627 году, когда украинский проповедник Кирилл Транквиллион Ставровецкий привез в Москву свой сборник проповедей «Учительное евангелие», которое собирался там опубликовать. То ему не дали этого сделать. Московские цензоры банально не пустили книгу в печать.

Цензорами, не пустившие в печать книгу украинского просветителя стали знаменитые московские книжники: игумен Илия и справщик Иван Наседка, который в впоследствии принимал участие в переиздании грамматики украинского же просветителя Мелетия Смотрицкого.

Московские книжники резко отрицательно отнеслись к книге Кирилла Транквиллиона, из-за того, что украинская письменная культура резко отличалась от принятого тогда на Московии болгарского, или как его еще называли, церковно-славянского письма.

Особое внимание московских цензоров привлекла форма «Христови», которая была написана по той же орфографии, которая принята и в современном украинском языке, и отличалась от болгарского написания «Христовы».

«Скажи, противниче», — вопрошали блюстители правописного порядка Кирилла Транквиллиона, — «От кого та рьчь «суть словеса Христови» Ежели Христова, для чего литеру перемънилъ и вмъсто аза иже напечаталъ».

Московские книжники восприняли написанное в украинской орфографии как достоверное доказательство того, что текст Кирилла Транквиллиона исходит не от Бога, а от дьявола!

Слог этой книги Кирилла Транквиллиона был признан на Москве «откровенно еретическим» и книга его была торжественно предана огню!

Болгарский - церковнославянский язык понимался тогда на Московии (как сейчас «русский») не как одна из возможных систем передачи информации, не как язык, а ка присяга, как доказательство причастности к православному вероисповеданию. Болгарский язык стал тогда неким подобием иконы православия.

На базе этого безумия и выросло отрицательное отношение ко всем другим языкам постольку, поскольку все они ассоциировались в умах московитов с иными, по определению ложными вероисповеданиями.

Любые языки, а в особенности латынь воспринимались на Московии как заведомо «нечистые языки», принципиально оскверняющие говорящего.

Латинский язык воспринимался на Московии как типичный еретический язык, который по самой своей природе искажает содержание христианского учения: ибо невозможно выражаться на латыни, оставаясь православным, и напротив - для того, чтобы быть православным, необходимо общаться исключительно на церковнославянском - болгарском языке.

Вот что писал в своих виршах Иван Наседка:

«И латынскую грамоту свою [католики] всех болши похваляют. И глаголют про нея, яко всех мудряе, Мы же глаголем: несть латыни зляе. Паче же рещи, не от свята мужа грамота их сотворена, Но от поганых и некрещеных еллин изложена.

Наша же словесная грамота от свята мужа сотвореииа, Яко цвет от всех трав произбранна, И болгаром и нам словяном преданна, Дабы всякая христианская душа к заповедем Господним приведена».

Зачем же московская церковь так строго относилась к языковому вопросу? Зачем же фактически пресекала все попытки своих рабов изучать «еретические» языки?

Ответ банален и прост: Москва уже тогда боролась за контролируемое идеологией - верой пространство. Уже тогда ограничивала права и свободы своих граждан. Уже тогда ограждала их умы от «иной» правды - заведомо «еретической». Ибо вы сами понимаете, что получив возможность ознакомиться с примерами западной мудрости, получив возможность изучать историю не по утвержденным в Кремле анналам рабы могли бы догадаться, что их самым наглым образом обманывают! Что весь их церковно-православный занавес только для того и создан, чтобы правду скрыть!

И вы знаете массы им верили. Ибо неверие могло привести к потере головы, в прямом смысле слова.

Поэтому и неудивительно, что появление в Москве киевских монахов, которые в 1650 году начали преподавать латынь московиты приняли «в штыки».

К примеру, Лукьян Тимофеевич Голосов писал: «Кто де по латыни научится, и тотъ де съ праваго пути совратится»!

Прибавляя не без гордости за свое невежество, что ему «латинской языкъ незнакомъ, и мнопя въ немъ ереси»!

Попу Степану, занимавшемуся латынью у Арсения Грека, родные и друзья настоятельно рекомендовали: «Перестань де учиться по латыни, дурно де; а какое дурно, того не сказали»!

Московиты боялись других языков, ибо на них говорил дьявол, свой же язык они воспринимали как нечто сакральное, как нечто интимно связанное с православием, с самодержавием, с присягой.

Изучить чужой язык и понимать на нем было нечто сродни клятвоотступничеству, сродни нарушению слов присяги…

Тем не менее реформа Никона победила, и Москва заговорила на украинском языка обильно дополненным болгарскими словами. Чему немало способствовали именно киевские монахи. Которые отлично понимали, что Бог не слышит языка, он слышит души.

Об этом в частности писал Петр Могила в предисловии к Требнику изданному в 1646 году. Он отмечал, что если в требниках встречаются какие-либо погрешности или ошибки, то они нисколько не вредят нашему спасению, ибо не уничтожают числа, силы, материи, формы и плодов святых таинств: «если суть яковые погрьшешя, албо помылки в Требникахъ, тые спасешю нашему ньчого не шкодятъ, поневажъ личбы, моци, матерш формы и скутковъ святыхъ таинъ незносятъ».

Таким образом, только чистота мыслей и помыслов наших, чистота и искренность веры нашей, куда важнее чем письменное обозначение или знаковое воплощение ея. И нет никакого умысла кроме злого обвинять слова или язык в ложности или праведности, ибо они есть продукт, отражение, инструмент, но не способ, средство или единственное доказательство праведности или ложности утверждений.

Язык, орфография и пунктуация не могут быть ни свидетельством святости, ни доказательством вины.

Москва же всегда использовала язык как инструмент пропаганды, и всегда ограничивала им развитие своей страны. Подвергая цензуре все труды на «русском», уничтожая все издания на «еретических» языках, она сохраняла за собой право лгать своим рабам без какого-либо стыда и стеснения.

По сути вся парадигма московской-российской цывилизации стоит на уверенности в непреложной святости «русского» языка, кандалов объединивших всех его носителей.

Поэтому Москва и сегодня инвестирует столько в его развитие, поэтому так остро поднимает языковый вопрос во всех странах, которые пытаются избавиться от него.

Других причин увы нет.